Из записок казанского профессора Карла Фукса (1776-1846):
Покойники, от старого до малого, обоего пола, по их мнению, собираются с 7 кладбищ, и, переходя с кладбища на кладбище с музыкою и пением, играют свадьбы, но так, что будто люди их видеть не могут, а лошади и собаки видят. Когда в продолжение такой пляски кто из живых людей, или какое животное попадается им навстречу и не успеет как-нибудь от них уклониться, то непременно умрет, ежели не ускорить умилостивить их жертвоприношениями.
"И первым вылез из тьмы с напоминанием про ритуальную «Багровую скалу» самый, самый яростный красный маньяк. Мне казалось, уж давно похороненный общественным мнением Владимир Бушин, когда-то в советское время воспевавший молодые годы Маркса и Энгельса – втюхивавшим развесившим уши русским дуракам липу про якобы ангельские лики двух сатанистов за дачку с машиной и необъятные гонорары. Я тут не пережимаю и не вульгаризирую: документально доказано, что оба Маркс и Энгельс принадлежали в молодости к сатанинской секте и писали сатанинские стихи. Это потом уж просвещенные сатанизмом два каббалических гения ринулись изобретать марксистский атеизм." <...> Бушин хвастается, что развил традиции энгельсовского «Антидюринга» - показательно хамского памфлета Энгельса против крупного философа Евгения Дюринга, признававшего «вечные ценности» (то есть Веру в Господа). Весь марксизм всегда был построен на «жидовствующей» (антицерковной) нахрапистости и наглом бесцеремонном хамстве. Отбросьте брезгливость, почитайте В.И. Ленина – вместо доказательств, сплошь хулиганские обвинения-ярлыки в адрес оппонентов. Типично маргинальная уличная ругань. Профессиональная склока! Увы, марксизм всегда действовал, как на собрании в заштатной синагоге, - стремился не доказать, а перекричать, забить оппонентов своим истошным криком. Но Вл. Бушин перещеголял всех «красных профессоров». Его главное упоение – он, как моська лает на слона, лает на Нобелевского лауреата Александра Солженицына, выдающегося русского писателя и мыслителя. Он сделал своим хобби коллекционировать про Солженицына все самые грязные сплетни. И эти сплетни додумывает – доводит до полной мерзости. Это типичный «жидовствующий» отщепенец У него бесстыдно прагматичный, приспособленческий и циничный стиль поведения. Он лает без разбору – и на своих, и на чужих. Лишь бы облаять. Кого только не облаяла с упоением идиота на своем местечковом вульгарном жаргоне «красная моська» Вл. Бушин?! Он написал карикатурные памфлеты и высмеял двадцать ведущих советских писателей-функционеров – Г. Маркова и В. Карпова, Г. Бакланова и В. Коротича, М. Шатрова и А. Солженицына, В. Астафьева и Б. Можаева, Н. Михалкова и Д. Лихачева, Л. Копелева и С. Куняева, Э. Радзинского и Е. Евтушенко, А. Вознесенского и А. Глезера. Обратите внимание, какой разношерстный винегрет, как объедки со стола, что лакей сгребает на одну тарелку для свинарника! Тут корифеи рядом с прохиндеями! Но для Бушина они все - дерьмо. Один он - храбрый пес из подворотни."
Из сборника "Чувашские сказки". Чебоксары, 1984 г. Стр. 110-111. Перевод Семена Шуртакова
Жил да был один барин. Однажды пошёл он в поле поглядеть, как работают его крестьяне. Навстречу ему попался черт, спросил, по каким делам он идет, и увязался вместе с ним. Идут они, видят - недалеко от дороги крестьянин пашет. Пашет и ругает свою лошаденку: — Черт бы тебя побрал, соху не можешь тянуть, хоть сам впрягайся. Барин говорит черту: — Слышишь, он хочет, что бы ты забрал лошадь. Черт отвечает: — Это он со зла, а не от души. Идут дальше. В другом месте крестьянская семья сеет: мужик с лукошком по загону шагает, его жена за ним боронует, а маленький ребенок под кустом плачем исходит. — Орет весь день без передыху, нечистый бы побрал! — ворчит мать на ребенка. Барин опять черту: — Слышишь, хочет, чтобы ты забрал ребенка. Черт отвечает: - Нет, ребенка она не отдаст, а говорит лишь для устрашения. И верно: мать остановила лошадь, подошла к ребенку, взяла его на руки и стала целовать. Идут барин с чертом дальше, видят — работают на поле дворовые люди барина. — О, черт побери, опять заявился! — проговорил кто-то из них, завидев барина. — Слышишь? Вот это сказано уже от души, - сказал черт, схватил барина и уволок.
"Варварское разрушение прошлого жестоко мстит будущему…"
Виктор Кожемяко. Среди наиболее волнующих киновпечатлений мне по-особому дорога одна сцена из "Судьбы человека". Разговор Андрея Соколова с Ванюшкой в кабине машины. "А знаешь, Ванюшка, кто я? Я – твой отец". – "Папка! Родненький! Я знал… я знал, что ты меня найдешь!" Сколько раз смотрел фильм – и всегда не могу в этом месте сдержать слез. Всегда испытываю высокое очищающее чувство. Скажите, Сергей Федорович, как такое искусство рождается? От литературы идет оно, от режиссера или от актера? Сергей Бондарчук. Здесь великая литература, великий писатель прежде всего. И кинематограф со своими средствами подключился. Помню, когда Шолохов посмотрел материал и увидел крупный план Соколова, он сказал: "Мне потребовалось бы написать шесть-семь страниц, чтобы выразить то, что я увидел в этом крупном плане". Он любил кинематограф, и в работе я очень часто советовался с ним. Помогли многие мысли и наблюдения Шолохова. Он и к этой роли меня подготовил. Я ему показывал материал. Словом, у меня было то, чего сейчас не хватает, – человек, о котором постоянно думаешь в работе: как это воспримет Шолохов? B. К. Вроде высший судья? C. Б. Да, да. Когда картина уже была смонтирована, он, посмотрев, заплакал, ничего не сказал и ушел. Мы даже не знали, понравилось ему или нет. Потом я ему позвонил, говорю об этом. А он в ответ: "Да я рассопливился…" Он высоко оценил работу. Когда есть литература великая, хочется в меру своих возможностей сделать если не такое же, то во всяком случае достойное кино. Помню, Ванюшка, то есть Павлик Борискин, исполнитель этой роли, с трудом осваивался перед камерой. Иногда его поставишь, а он падает. Не выдерживал напряжения. Я ушел с ним в степь, втроем ушли – звукооператор, он и я, и в течение многих часов я буквально выбивал из него эту фонограмму: "Папка! Родненький! Я знал…" А потом сгусток отобрал из нескольких часов записи – самое лучшее, что он смог. Это не озвученное, как часто бывает, другой, профессиональной актрисой-травести. Наверное, точность интонации воздействует. B. К. Большая тема – искусство и нравственность. Как соотносятся для вас они? Ведь сегодня многие творцы разделяют их, даже противопоставляют. Искусство становится все более безнравственным, и общество – тоже. C. Б. Многое из того, что мне удалось сделать в кино, связано с большой литературой. А большая литература, как правило, преследует высокие нравственные цели: помочь людям полюбить жизнь, стать добрее, чище, достигнуть душевного единения, постичь, откуда и зачем человек, куда он уходит… Толстой это называл так: значительное содержание, важное для жизни людей. Он считал главной задачей искусства объединять людей в добре. Сейчас же такое значительное содержание в нашей литературе почти отсутствует. Кино начинается со сценария, то есть с литературы, а она подменена макулатурой. Макулатурная литература. Ее можно не читать или, прочитав, тут же выбросить. Не оставляет она в душе доброго следа. Довлеют цинизм, обращение к самым низменным свойствам человека. И это служит разрушению – человека, культуры, страны. Если в таких условиях даже обратиться к настоящей литературе – вот я завершаю "Тихий Дон" для телевидения и кино, – не уверен, как это будут воспринимать на фоне нынешнего нашего телевидения, которое часто напоминает мне сумасшедший дом. В. К. Вы против перемен, происходящих в российском обществе? C. Б. На днях я перечитывал "Опыты" Монтеня. Французский просветитель высказывал мысль, которую уже выразил и наш Пушкин устами Бориса Годунова, дающего перед смертью последний наказ сыну-наследнику: "Не изменяй теченья дел. Привычка – душа держав". Я много думаю об этом. Об уважении к традициям – народным и государственным. Нет, я не против перестроек и реформ. Они бывают нужны, но – выверенные, разумные, не с бухты-барахты! А обращаясь к истории и к нашим сегодняшним дням, удивляешься, как быстро люди все забывают и повторяют прежние ошибки. Чтобы переделать жизнь в стране, причем к лучшему, надо быть гением. Что-то таких гениев в руководстве нашем я не вижу. Правят страной невежество и дилетантизм. В искусстве тоже дилетанизм господствует. Неглубокое знание предмета, своей профессии. Сказывается и отсутствие здравых критериев при оценке сделанного. Целая армия критиков нацелена на уничтожение, а не на созидание. Если и дальше так продолжится, будет катастрофа. Народ окончательно потеряет себя и уже не поймет, где истинное искусство, а где – подделка, где его обманывают нагло, где пытаются вернуть его в пещеру, а не наоборот – поднять к звездам. B. К. Но чем же, на ваш взгляд, порожден кризис, который переживает сегодня наше искусство, в том числе родное для вас кино? C. Б. Истоки нашего глобального кризиса – в отношении к прошлому. Ведь прошлое – это фундамент любого общества, любой культуры. А что бывает с домом, если фундамент развалить? Вот и разваливается здание российской духовности, которое веками в неимоверных трудах возводили наши предки. Кто не дорожит своей историей, тот непременно – рано или поздно – несет суровое наказание судьбы. Варварское разрушение прошлого жестоко мстит не только настоящему, но и будущему. Отказ от завещанного нам великого наследства обедняет не только нас, но и грядущие поколения. Мы же от такого бесценного богатства отказались, в одночасье забыв его, перечеркнув, наплевав на него! B. К. Говорят, новаторство требует смелости. C. Б. Невозможно прыгнуть с первого этажа на двадцатый. По ступенькам иди. Или на лифте поднимайся. И то он не сразу взлетает, а проходит второй, третий, четвертый этажи и так далее. Есть законы. В искусстве они есть, как в любом другом деле. Надо их знать и им следовать. У нас же стремятся все сразу перевернуть с ног на голову. И результат печальный. B. К. Это называется "революционный подход". Вы ведь помните: перестройка с самого начала была провозглашена новой революцией. Только я думаю, как бы ни относились нынче к Октябрьской революции… C. Б. Я занимался темой Октябрьской революции. В. К. "Красные колокола"… Но моя мысль вот в чем. Октябрь вызвал невиданный подъем искусства. Достаточно сказать, что в 1925 году, восемь лет спустя после революции, на экраны вышел великий "Броненосец "Потемкин", признанный мировой киноэлитой лучшим фильмом всех времен и народов. На подходе был уже первый том "Тихого Дона". А у нас что создано за восемь лет после 1985-го? Невольно задумаешься: в чем же дело? Нет ли здесь повода поговорить о вдохновляющей силе общественных идеалов? У Толстого я прочитал: "Идеал – это путеводная звезда". Октябрьская революция все-таки выдвинула идеалы справедливости и добра, которые вдохновляли людей искусства. Особенно молодых. А что может вдохновить художника сегодня? Лозунг "Вперед к победе капитализма!", который один бойкий пародист, а ныне рьяный политолог то и дело провозглашает? C. Б. Мы знаем, что такое капитализм. Это не рай. Поэтому кричать в картине: "Дорогой капитализм! Приди, я люблю тебя, я восхищен тобой, я буду тебя воспевать!" – такого и у них там не бывает. Что же касается отображения событий наших дней художниками… Наверное, тут действует еще и закон, который открыл учитель Ленина – Плеханов. У него есть великолепные работы по искусству. И вот он говорил, что для создания подлинно великого произведения о тех или иных событиях художнику нужно определенное расстояние во времени от них. Пока все это отлежится, осмыслится. Конечно, нужны не только большие события, но и большой художник. Например, чтобы в искусстве отобразить трагические события у "Белого дома"… Потребовалось ведь не только время – потребовался гений Толстого, чтобы силой его пера Бородинское сражение получило такое глубокое и яркое художественное воплощение – навеки!( Collapse )
В органе Казанской губернской земской управы «Казанская газета», издававшейся с 1902 по 1914 год, от 16 февраля 1903 г. под рубрикой «Народное образование» была опубликована информация о докладе гласного (депутата) А.П. Шумилова на Ядринском уездном земском собрании и о постановлении собрания под названием «Об издании книг на инородческом языке» (см. в Приложениях № 1). Председатель Козьмодемьянской земской управы (с 09.1901 по 08.1904 г.) помещик Н.А. Мельников (по закону до Февральской революции 1917 г. председателями губернских и уездных земских управ могли быть избраны только дворяне) в той же газете от 18 апреля 1903 г. поместил ответ на доклад А. Шумилова – статью «К вопросу об издании книг на инородческих языках» (см. в Приложениях № 2).( Collapse )
К вопросу об издании книг на инородческих языках (Казанская газета. — 1903 г. — 13 апреля. — № 15.)
В скором времени в Казани предстоит съезд учителей инородческих училищ, и было бы в высшей степени желательно, чтобы участники его так или иначе разрешили вопрос об издании книг на инородческих языках.
Этот вопрос обсуждался, между прочим, на последнем Ядринском земском собрании по докладу А. Шумилова и был разрешен в смысле желательности издания книг на чувашском языке (№ 8 «Казанской газеты»).
Я не знаю подробных оснований этого постановления, но знакомясь с жизнью наших чуваш, с их языком, посещая школы, народные чтения и беседуя со священниками и учителями о просвещении наших инородцев, я все больше и больше прихожу к заключению, что едва ли даже желательно издавать книги на чувашском языке. «Книга на родном языке является незаменимой насущной потребностью народа», – говорит г. Шумилов в своем докладе. Против этого спорить нельзя, но, чтобы применить это положение к нашим чувашам, надо, мне кажется, разобрать – что это за «народ» и что такое его «язык».
Чуваши в настоящее время населяют, и то не сплошь, дюжину уездов Волжско-Камского края (главным образом некоторые уезды Казанской и Симбирской губерний).
Они, по-видимому, остатки одного из тюркских племен, когда-то заселявших этот край.
40—50 лет тому назад очень многие из них были еще почти в полудиком состоянии: язычествововали, прятались в омёты соломы, когда к ним приходили священники; разбегались по лесам и оврагам, когда приезжал в деревню какой-нибудь чиновник и даже частный человек из русских.
Они не имеют не только литературы и истории, но даже никаких преданий, ни одной песни, пословицы, сказки… Язык их очень беден, в нём всего несколько сот корней и при том он дробится на массу наречий; у чуваш различных уездов Казанской губернии можно заметить не только неодинаковые названия одних и тех же предметов, но и довольно резкую разницу в произношении. Симбирские чуваши говорят уже так, что наши их мало понимают.
Таким образом, переводить на чувашский язык в высшей степени трудно, не говоря уже о том, что на каждый уезд, а иногда и на отдельные волости нужны особые переводческие комиссии.
Допустим, что создать таковые комиссии возможно, что найдется достаточно людей, хорошо знающих как все чувашские наречия, так и русский язык. Но кто и каким способом будет следить, чтобы книга, переведённая на одно наречие, не попала в руки чуваш, говорящих на другом?
А между тем, если это случится, книга останется или совершенно непонятной, или, что еще хуже, понятой неверно.
Один из священников Чебоксарского уезда рассказывал мне, что уже есть чувашские староверы, которые появились также как и русские, после исправления книг святого писания.
Дальше. Что такое так называемая чувашская азбука? Русские буквы, исковерканные до нельзя различными значками, которые все-таки не дают понятия о настоящем произношении известного звука. Выучить эту азбуку для того же чувашина, которому она предназначается, в несколько раз труднее, чем русскую.
Однако, несмотря на все это, есть убежденные сторонники чувашской литературы. Я припоминаю, например, что один из них перевёл для народных чтений чувашам «Бедность не порок». К счастью, ни учительница, которой прислали это чтение, ни слушатели совершенно ничего не поняли из него.
От многих священников и учителей приходится слышать и то, что книжки на чувашском языке развивают только сепаратизм и самомнение, крайне не симпатичное и даже вредное: чуваши вполне удовлетворяются теми верхушками знаний и сведений, которые получают при чтении этих книг.
Все это невольно заставляет думать, не напрасное ли увлечение – доклады и постановления, подобные вышеупомянутым. Не полезнее ли было бы для самих чуваш всеми средствами и как можно скорее учить их русскому языку, давать им для чтения исключительно русские книги; в церкви, в школах, на народных чтениях говорить с ними, насколько возможно, только по-русски.
С русскими прочно связна их вера, связывают все больше и больше единство судебных, административных и всех других учреждений, интересы промышленности и торговли.
Чувашской культуры не бывало и не будет.
Не язык чувашский нам нужно сохранить, создавая несвойственную этому языку литературу и развивая в чувашах сепаратизм и самомнение, а сохранить и развивать хорошие свойства этого племени: их честность, бережливость, любознательность, любовь к земле и ко всему на ней растущему. Вот, по моему крайнему убеждению, настоящие задачи церкви и школы. Обращение к чувашам на их родном языке, ознакомление их на этом языке с молитвами и богослужений имело большое значение тогда, когда они были полудикари. Теперь же большинство из них, если не говорит, то понимают по-русски. В каждой деревне, а часто и в каждом доме, есть грамотные.
Таким образом, чувашский язык только и нужен учителям, чтобы с помощью его легче было учить русскому учеников первого года. Да и то можно указать на некоторые школы (смешанные), где учителя не знают инородческого языка, а ученики очень быстро выучиваются говорить по-русски и привыкают читать и понимают прочитанное гораздо скорее и лучше учеников тех школ, где учителя из инородцев.
Последние плохо исполняют требования приучать своих учеников к русской речи, упорно беседует с ним по-чувашски и дают выпуски значительно худшие, чем учителя, не знающие инородческого языка.
В заключение приведу два факта, свидетельствующих, что и сами чуваши начинают думать то же. Так, почти на днях, мне рассказывал один образованный и деятельный священник, что некоторые его приходом недовольны, когда он служит по-чувашски и находят, что служба в православной церкви должна совершаться на славянском языке. А один крестьянин (Акрамовской волости) передавал недовольство прихожан тем, что читают по-чувашски проповеди. Зачем нас учить по-чувашски, что мы и сами знаем; нас по-русски надо учить».
Добавляя, что все сказанное мною относится и к другим нашим инородцам, и заканчивая этим свою заметку, я далёк от мысли, что в ней достаточно оснований к отрицательному решению поставленного в заглавии вопроса. Мне только хотелось, сообщив свои собственные наблюдения и выводы, вызвать в высшей степени желательный обмен мнений по этому серьёзному и требующему всестороннего обсуждения вопросу.
Вот они: хиловатые, лысые, в очках – адъютанты Троцкого, главари «параллельного центра». Вот он – Радек, по очереди, с девятисотых годов, покидавший и предававший рабочую Польшу, Германию, бродивший по Срединной Европе, безродный и вредный, пойманный наконец в СССР. Он много писал. Его псевдоним в пору войны был: «Парабеллум». Карл Либкнехт шел в солдаты, на всю Германию гремел его голос протеста против войны. Радек уходил в сторонку и в безопасности орудовал как собственник еженедельника «Arbeiter politik». Он заполнил его наполовину своими писаниями, наполовину писаниями Зиновьева и Бухарина. Большевизм вел мужественную героическую борьбу против войны. Из подполья, каторги, ссылки и окопов энергия Ленина, Сталина, Фрунзе. Ворошилова, Барбюса и двадцати семи тысяч большевиков-окопников распространялась на весь мир, на все армии. Радек тогда разводил мутную водицу в своем журнале, а также в «Политикен», в «Штурм-Клокан» (Швеция). Он именовал себя главой «северных немецких радикалов». Он проповедовал отказ от вооруженного восстания и тем самым разоружал германский пролетариат и пролетариат Срединной Европы. Радек писал: «Не надо сочинять кровавые платформы». Радек вел злобную и подлую полемику против «Спартака». Либкнехт и Люксембург шли в тюрьмы, готовили бой, сидя в казематах. Значит, Радек бил пленников капитализма, бил товарищей, брошенных на каторгу.( Collapse )
