alecktimakov

Вениамин Тимаков (1940-2002) - чувашский поэт, младший брат моего деда. Выделенные строки, посвящены моему прадеду Петру Тимакову (1897-1942).

Как странно, что в душе не меркнет сказка,
Пусть отделяют детство сотни верст,
Опять иду, как будто по подсказке,
В тот темный лес, где папоротник рос.

Немало разных трав на белом свете,
Но отчего же он так близок мне,
Издалека цветком волшебным светит
В далекой незабытой стороне?

Там детство босоногое срывало
В нелегкие военные года
Крапивные ростки,
и обжигала
Нам руки эта нищая еда...

Благословенны заросли крапивы,
Борщевник, так же будь благословен!
Мы, горе пережив, остались живы
Среди родимых деревянных стен.

Забыть об этом как бы ни пытался,
Но — в том признаться нынче не боюсь —
Он навсегда в душе моей остался,
Вареных трав
тот горько-кислый вкус.

И папоротник летней душной ночью,
Когда свой семик празднует народ,
Вдруг выбросит на стебельке цветочек
И раз в году внезапно зацветет.

Волшебный свет от нежного пыланья
Навеки в сны тревожные вошел:
Опять хочу заветное желанье
Произнести,
пока он не отцвел.( Collapse )

Нет страшней для жен чувашских
О железной мялке сказки.
Почему? Об этом я
Вам поведаю, друзья.
Не по нраву нашим бабам
Мялка та: сподручней нам бы,
Бают, медною звенеть
Иль кленовую иметь.
А в железной — поседелый,
Будто бес сидит, весь белый:
К мялке кто б ни подошел —
Белый бес зубами щелк,
И кострикой в тот же час
Засорит он бабе глаз.
Окривеешь там, глядишь.
По колдуньему веленью
По полям и по селеньям
Мялка ночи напролет
Скачет, билом громко бьет.
А кого случится встретить
На пути, того до смерти
Мялка сдавит, выпьет кровь
И поскачет с лязгом вновь...
Вам понятно, отчего так
Пробирает наших теток
Страх пред мялкой, не простой,
А железной? Если кто
Не поверит честной речи
Или вздумает перечить,—
Расскажу, какой у нас
Вышел случай как-то раз.( Collapse )

На это можно смотреть вечно:

Многое не понятно, но выглядит круто:

Обращаюсь теперь ко второму предмету, о коем хотел говорить с вашим сиятельством: к тому, что произошло по случаю смерти Пушкина. Я долго колебался, писать ли к вам об этом. Об этом происшествии уже не говорят; никаких печальных следствий оно не имело, толки умолкли — для чего же возобновлять прение о том, что лучше совсем изгладить из памяти. Это правда; но если общие толки утихли, то предубеждение еще осталось, и многие благоразумные люди не шутя уверены, что было намерение воспользоваться смертию Пушкина для взволнования умов; но главное то, что я считаю своею обязанностию отразить в глазах государя императора то обвинение, которое на меня и на немногих друзей Пушкина падает, и сказать слово в оправдание наше, не обвиняя никого и даже не имея никакой надежды быть оправданным.( Collapse )

Генерал Дубельт донес, и я, с своей стороны, почитаю обязанностью также донести вашему сиятельству, что мы кончили дело, на нас возложенное, и что бумаги Пушкина все разобраны. Письма партикулярные прочтены одним генералом Дубельтом и отданы мне для рассылки по принадлежности; рукописные сочинения, оставшиеся по смерти Пушкина, по возможности приведены в порядок; некоторые рукописи были сшиты в тетради, занумерены и скреплены печатью; переплетенные книги с черновыми сочинениями и отдельные листки, из коих нельзя было сделать тетрадей, просто занумерены. Казенных бумаг не нашлось никаких. Корбова рукопись, о коей писал граф Нессельрод 1, вероятно, отыщется в библиотеке, которая на сих днях будет разобрана. Сверх означенных рукописей нашлись рукописные старинные книги, коих не было никакой нужды рассматривать; они принадлежат библиотеке. Всем нашим действиям был веден протокол, извлечение из коего, содержащее в себе полный реестр бумагам Пушкина, генерал Дубельт представил вашему сиятельству.( Collapse )

ПЕТР ХУЗАНГАЙ

ПОЛВЕКА

Василию Митте

Отныне я не загрущу нимало,
В толпе приметив стройного юнца.
Ровесник мой, коль сердце не устало,
И ты пройдешь по веку до конца.

Щепотками нам бодрость выдавали
Или пудами мерили ее —
Не в этом суть. Прочнейшие детали
В тираж выходят, отслужив свое.

Едва ль помчишься, голову закинув
Как жеребенок, увидавший луг,
Коль тридцать лет, натруживая спину.
Тянул по целине тяжелый плуг.

Но нас не вдруг согнешь, не вдруг состаришь!
Конь вдохновенья не сдает пока.
В любой строфе,— не правда ли, товарищ? —
Стрелою с тетивы летит строка. ( Collapse )