alecktimakov

Чувашки, по рассказам, считают стыдливым рождение двойней, а если, сверх всякого ожидания, случатся тройни, то третий ребёнок, прежде чем об этом кто узнает, баушками немедленно истребляется. Об этом в первый раз мне довелось слышать от семейных священника в селе Шуматов Ядринского уезда, а затем в деревне Большой Аккозиной (Тоба Исмель) Чебоксарского уезда от одного писаря. Не сомневаясь в достоверности этих рассказов, я сущность их и поместил в статью о чувашских баушках; но, по независящим от редакции Каз. Губ. Вед. причинам, об этом не было напечатано. Прочитав заявление редакции, я и сам смутился за свою решимость огласить факт, никем до сих пор незаявленный; но при новых расспросах об нём один татарин деревни Карамышевой заявил, что третий ребёнок истребляется у чуваш в предупреждение светопреставления, а, случившейся при этом А. Егоров от себя добавил, что тройни, по убеждению чуваш, предвещают какое-нибудь в дому несчастие; таким же предвестием служат у них двойни некоторых животных — напр. лошадей, коров. Отрицать достоверность сообщаемого мною факта не следует, кажется, и потому, что случаи убийства младенцев чудовищного вида по невежеству или суеверию специально предусмотрены 1469 ст. Улож. о нак. изд. 1866 т.

Услыхав в ноябре 1876 г. о рождении тройней одной чувашкой в селе Тюрлеме, я, для получения интересовавших меня сведений, обратился с письмом к приходскому священнику, при личном свидании подтвердившему событие. В данном случае не было детоубийства потому, что роды совершались через день и об них знал священник, приглашённый после первых родов для исповеди роженицы и внушивший мужу ея беречь её; тем не менее, по рассказам, после рождения третьего ребёнка священник нашёл роженицу в холодных сенях, а в избе — толпу женщин. От этого, или от других причин, роженица и новорожденные, как мне передавали, вскоре померли.

(Магницкий В. Материалы к объяснению старой чувашской веры. 1881 г. Стр. 198-199).

Мы внимательно, не только с большим интересом, но и с чувством искренней поддержки, наблюдаем за всем, что происходит в последние годы в Советском Союзе. И мы верим, что изменения, которые эти события влекут, внесут вклад в быстрое, более успешное развитие Вашей страны, но вместе с тем станут значительным вкладом в развитие идеи социализма и его социалистической практики.

Вопреки всем трудностям, с которыми и повседневно, и в историческом смысле сталкивается социализм, он — самое прогрессивное общество нашего времени. Сегодня известно, что социализм представляет исторически закономерное будущее человечества. Не только потому, что этот прогноз дали Маркс и его последователи в рамках учения о научном социализме, а особенно Ленин, но и вследствие того стремления, которое сегодня проявляют в этом направлении все прогрессивные силы современного мира, малые и бедные народы, бесправные классы и образованные люди — большинство человечества и вместе с тем его самая в духовном и историческом смысле передовая часть.

Наш путь построения социализма в Югославии — это самоуправляющийся социализм. Наши главные цели следующие: быстрое экономическое развитие при прочной опоре на рыночное хозяйство и экономическую мотивацию трудящихся; экономическая и политическая власть рабочего класса; демократия не только как право на мнение, но и как право на его реализацию, братские равноправные отношения между нашими народами и между людьми.( Collapse )

День горным солнцем раскалён
И ветерком морским распарен.
Матрос у мраморных колонн,
«Армадой» утверждённый парень.

Расставив ноги, он стоит
Как в шторм на палубе корвета,
Его плечами вход закрыт
В предел Военного Совета.

Его принёс апрельский шквал
В столицу с острова Мадейра.
Встречая гостя, он назвал
Свою фамилию – Феррейра.

А нам известно с детских лет –
Железо по-латыни «феррум».
Иного перевода нет.
Давайте этому поверим.

А если перевод таков,
То, значит – я до счастья дожил,
И наш матрос Железняков
У них Феррейрой зваться должен.

1975 г.

Редкая доля выпала Гейне — завидная, славная доля. Он не только при жизни был бельмом на глазу для всех сильных и глупых мира сего — тем же остался он и после смерти вплоть до наших дней.

Поистине редкая доля!

Сколько великих поэтов, борцов за счастье человечества, гибло от официального поклонения.

Бурный Шиллер, неистовый Байрон, ядовитый Гете, мятежный Пушкин — все, в конце концов, кто при жизни, кто после смерти, были унижены и опошлены официальным признанием и поклонением мещанства.

Только Гейне выпал завидный жребий даже теперь, много лет после смерти, дразнить «представителей порядка» и «добродетели», портить настроение и пищеварение упитанным и самодовольным, одним видом своим поднимать в них желчь и расстраивать нервы.

Когда Гейне жил, он был bête noire (черный зверь) буржуазного мира и его кумиров. Теперь таковым является его изображение.

Среди высших сфер случайно нашлось лицо, любившее и ценившее гений Гейне. Это была несчастная императрица австрийская Елисавета. Желая увековечить память своего любимого поэта, она поставила ему памятник — единственный памятник, поставленный славе Германии немецкими руками.

Но и этот памятник она могла воздвигнуть только в своей частной вилле «Архилейон», на о. Корфу. Только там могла императрица Австрии любоваться изображением поэта.

Но вот злой рок подтолкнул руку убийцы. Елисавета пала жертвой бессмысленного, нелепого покушения. Ее вилла на Корфу перешла в руки Вильгельма.

И вот кумир промышленно-милитаристской Германии встретился с изваянием певца весны немецкого народа.

Понятно, что им двоим слишком тесно на земном шаре.

Гордая, смелая песня Гейне грозила притупить когти прусского медведя, жаждавшего захватить все в свои ненасытные объятия.

В поле зрения Вильгельма помещаются только памятники сомнительной славы. Грубые, смешные статуи его допотопных предков, каррикатурная Sieges Allee, прославившая его имя по всему земному шару.

И вдруг Генрих Гейне!

Этого было слишком.

Памятник был немедленно убран. И только обязательное почтение к покойной Елисавете не позволило Вильгельму поставить на место Гейне свою собственную статую. Он воздвиг там памятник Елисавете.

Дальний родственник Гейне, гамбургский книгопродавец Кампе, узнав о выселении Гейне из виллы «Архилейон», попросил уступить памятник ему. Это было с удовольствием исполнено.

Тогда Кампе предложил подарить памятник городу Гамбургу, прося отвести для него место и беря на себя все расходы.

Но рыцарям обмера и обвеса столь же невыносимо присутствие насмешника — певца, как и новому владельцу виллы «Архилейон». И они отказались от дара Кампе. Отказались без всякой мотивировки!

В Германии нет места для певца свободной души немецкого народа. Это место он найдет только в самой народной душе.

Счастливый Гейне! Сколько гениев с завистью смотрят на твой терновый венец, когда их память порочат своими похвалами всякие казенные профессора и сановные покровители и ценители. От этой горькой доли тебя спас твой вечно мятежный дух.

(Воровский В. Сочинения. Том 2. 1931 г. Стр. 383-384).

Из очерка Бориса Гаврилова «Погребальные обычаи и поверья старо-крещеных татар деревни Никифоровой Казанской губернии Мамадышского уезда» (1874 г.):

«Крещеные татары верят, что покойники являются иногда для утешения своего плачущего семейства, иногда же с целию испугать кого-нибудь. Для утешения своего семейства являются покойники, жившие добродетельно, которым на том свете хорошо и которые получили при жизни благословение родителей. Те же покойники, которые во время жизни своей были ворами, развратниками, являются только для того, чтобы пугать оставшихся в живых.

В нашей деревне жил крестьянин Платон. Он вёл жизнь хорошую и, что всего важнее, получил благословение родителей. Он умер от чахотки, оставив после себя молодую жену и одну четырёхлетнюю дочь. Жена плакала по мужу неутешно. Раз она с дочерью сидела у окна и шила рубашку; при этом она вспомнила своё счастливое житьё, вспомнила любимого мужа и сравнивала настоящее горькое своё житьё с невозвратным прошедшим. Немного погодя она заплакала. Глядя на неё, начала плакать и дочь. Сильный стук в окно с уличной стороны заставил её обернуться.

Средь белого дня за окном она увидала своего мужа, открыла окно и сказала: «Платон! Что ты оставил меня?»

Покойник исчез.

С этого дня она всё сидела пред тем самым окном и иногда с дикою улыбкою глядела на окно. В деревне стали ходить слухи, что Платон приходил к своей жене и с тех пор она помешалась. Помешанная никому не вредила, а только ходила молча, ни с кем ничего не говорила. Для себя и для дочери она стряпала всё сама, всё работала как следует, только по временам дико озиралась и повторяла имя любимого мужа. В свободное время она обыкновенно садилась к тому окну, около которого явился ей муж, ласкала свою дочь и вполголоса с кем-то разговаривала. Так прошло около месяца. Наконец она слегла и больше уже не вставала. За день до её смерти больную причастили, после чего она была весела, разговаривала с присутствующими и простилась. Дочь свою и всё имение она поручила своему брату и опять впала в помешательство. На другой день в полдень она попросила, чтобы её постель придвинули к тому окну, около которого она видела мужа. Желание её было исполнено. Через несколько минут она привстала, протянула руки к окну и как-то протяжно сказала: «Платон! Постой!» С этими словам она опустилась на постель и умерла…»

Жили-были старик со старухой. Старик пошёл в лес. С ним встретился татарин. Старик его спросил:
— Куда идёшь, татар-бечей?
— В веру войти (креститься)!
—Дай-ка я сам окрещу тебя.
— Ну, так пожалуй, окрести, вот тебе деньги, какие при мне есть.

Старик положил татарина на колоду вниз лицом, взял топор да по шее зарубил. Татарин умер. Старик деньги его взял и стал богатеть и разбогател.

Спустя несколько времени, жена его родила сына. Этот сын, подросши, лошадь запряг и поехал в лес той дорогой, где отец татарина зарубил. Татарин вышел ему на встречу:
— Куда, молодец, отправляешься ты?
— В лес!
— Не ходи туда, a взойди молодец ко мне в гости.
— Но где же твой дом?

Татарин ему говорит:
— Вот здесь, только закрой глаза да за мной три шага сделай.

Молодец закрыл глаза, три раза шагнул и вдруг очутился на том свете. Идёт молодец дорогой, видит две женщины сидят да молоко из горшка в горшок переливают, а молока больше прибывает, так что и поместить его некуда.( Collapse )

Когда заводился род человеческий в Псковской губернии, то, увидав людей в поле, Дорофей посадил мужика вместе с сохой и лошадью в рукавицу и принёс матери.
— Посмотри-ка, — говорит, — матушка, какого тебе червяка принёс... Копаются в поле, я и взял одного.
— Пусти, дитятко, — сказала старуха, — это не червяки, а люди такие здесь после нас будут.

(Этнографическое обозрение, №4 за 1891, стр. 256).

Как ни давно живут русские в Казанской губернии среди местных инородцев (татар, чуваш, мишар, черемис, вотяков и мордвы), но до сих пор рассказывают, а не редко и пишут, об их жизни и верованиях подчас самые невероятные вещи. Насколько казанцы мало знакомы с бытом своих инородцев — вот факт. В Спасском и Чистопольском уездах Казанской губернии вместе с татарами живут мишары, одевающиеся и говорящее по-татарски и исповедующие магометанскую веру, но обособляющие себя от татар. В прошлом столетии мишары, под именам татар, были обращены в христианскую веру, но в 1866 г. вновь отпали в магометанство. И вот об этих-то мишарах казанцы впервые узнали в 1884 г. из сообщения в Казанском Обществе Археологии, Истории и Этнографии бывшего инспектора народных училищ Чистопольского уезда В. А. Казаринова. Вслед за тем обстоятельные этнографическая сведения о мишарах были собраны и сообщены тому же Обществу профессором Казанской духовной академии, протоиереем Е. А. Маловым[1]. Тем не менее, однако ж, в официальных актах, как по гражданскому, так и духовному ведомствам, мишары и сейчас именуются татарами. Далее: из всех инородческих племён, населяющих Казанскую губернию, казанцы считают народом культурным одних только татар, к чувашам же, черемисам и т. д, относятся насмешливо, презрительно. А между тем в среде татар в действительности огромная масса отатарившихся чуваш, черемис, которых в Москве долго и по завоевании Казани именовали в официальных актах татарами. Какие нелепости циркулируют между русскими о местных инородцах — приведём факты.

В 1882 г. нам довелось выслушать и тогда же записать следующий рассказ про черемис Паратской волости Казанского уезда от нашего ямщика, русского крестьянина села Чипчугов Казанского уезда С. И. Артамонова:

В Паратской волости (населённой черемисами), каждый год пропадает по одному человеку. Пропадающих подкарауливают сами же черемисы и, поймав, протыкают им бока, чтобы добыть человеческой крови, и добытую таким образом кровь продают в Казани жидам; трупы же убитых людей обливают керосином и сжигают. Полуобгорелые трупы не раз были находимы в этой волости, и по поводу их производились следствия. Рассказчик, занимающийся ямщиной, не раз сам возил в Паратскую волость уездного врача для вскрытия таких трупов и всё рассказанное слышал от самих черемис. Те же черемисы говорили ему, что ранее продажей человеческой крови жидам занимался татарин, живший в селе Кукмар (Никольское-тож) того же Казанского уезда.( Collapse )

Венгерский поэт рассказывает о том, как его чуть не растерзала толпа, после того как он решил выдвинуться в депутаты (из «Заявления о выборах в Сабадсалаше», 15 июня 1848 г.):

«Вчера под вечер я поехал в Сабадсалаш. Остановился у знакомого. При виде меня все его домашние пришли в ужас и едва были в силах произнести: «Ради бога, скройтесь, уезжайте отсюда. Немедленно, сию же минуту уезжайте, а то вас изобьют до полусмерти. Позавчера у господ чуть не до полуночи тянулось собрание, и они восстановили против вас весь народ. Поп, сын которого метит в депутаты, сказал, что, как только вы появитесь в городе, он ударит в набат. Скройтесь, если жизнь вам еще мила!»

Один мой родственник, запыхавшись, прибежал ко мне и рассказал то же самое; и я уже согласился было повернуть обратно, боясь не за себя, а за жену, которая была со мной. Я предполагал, что убить меня не убьют и даже не тронут, так казалось мне, но бог его знает, какие могут произойти скандальные сцены, а я не хотел, чтоб их видела и слышала моя жена. Я сказал ей, что мы поедем обратно. Но она ответила решительно, что обратно мы не поедем, а останемся здесь, что мы должны здесь остаться, даже если нас решили убить. «Пусть убивают! Пусть! Но никто не скажет, что ты отступил!»

Так говорила моя жена, и я согласился остаться. Более того, тотчас отправился в городскую ратушу. Там все оторопели от моего внезапного, никем нежданного появления. Многие просто разинули рты. Старший нотариус, мой единственный добрый знакомый в Сабадсалаше, рассказал об устроенном против меня народном собрании, на котором достопочтенный совет хотел его принудить официально опорочить, очернить меня, на что он, как честный человек, естественно, не согласился. Несколько присутствовавших при этом юнцов изо всех сил оправдывались, уверяя, что они не затрагивали моей чести, а нападали только на мои принципы. Эх, вы! Знаете ли вы, что такое честь и что такое принципы?( Collapse )

Иван Царидыч, возвращаясь из царства змей, увидал на дороге дворец, вошёл в него и узнал, что этот дворец принадлежит слепому ельбегеню (чудовищу — многоглавому великану). Хозяин хотел было схватить гостя и съесть, но Иван Царидыч остановил его и, назвавшись лекарем, обещался вылечить его глаза.

— Если ты мне вылечишь глаза, я дам тебе большую награду.

Иван Царидыч растопил кусок олова, связал ельбегеня железным арканом и влил лекарство прямо в слепые глаза его. Ельбегень вскочил, разорвал железный аркан и начал шарить-искать Ивана Царидыча. Но лекарь выбежал на двор. Ельбегень, сметив бегство врага своего, приказал воротам затвориться, и они затворились сами собою. Ельбегень начал искать Ивана Царидыча по двору. Иван Царидыч поймал овцу и, крепко ухватившись за неё, подсунул зад её под руки ельбегеня. Ельбегень схватил овцу и со словами «моя же овца лезет на меня!» швырнул овцу вместе с Иваном Царидычем через забор.

Иван Царидыч, перекатившись чрез ограду, закричал ельбегеню:
— Спасибо, ельбегень, что отпустил меня.
— Ну, хитёр же ты, Иван Царидыч! За твою мудрость я передаю тебе своё счастие и силу, потому что я скоро умру. На, возьми!

И бросил Ивану Царидычу белый камень. Иван Царидыч побоялся взять камень, но маленько задел его мизинцем. Камень так прицепился к пальцу, что нельзя было оторвать его. Тогда ельбегень сказал:
— Что, попался!

Но Иван Царидыч отрезал свой мизинец и убежал.

(Этнографическое обозрение, №2 за 1891 г., стр. 207).